"Д А О Д Э Ц З И Н" Л А О Ц З Ы.
"Когда вся Поднебесная узнает, что прекрасное есть прекрасное, то появляется и безобразное.
(Когда Поднебесная) вся узнает, что добро (искусность) есть добро - то появляется и не-добро.
Поэтому: Бытие и небытие друг друга порождают, Трудное и легкое друг друга создают.
Длинное и короткое друг друга соизмеряют... " Издавна авторство знаменитого памятника "Дао дэ цзин" народная молва приписывает мудрецу Лаоцзы, жившему в VI в. до н.э. О Лаоцзы известно немного. По одной из версий "Исторических записок" Сыма Цяня, Лаоцзы родился в уезде Ку царства Чу. Фамилия мудреца была Ли, первое имя - Эр, второе - Дань. Говорится также, что Лаоцзы занимал должность главного хранителя архива Чжоуньського двора и встречался с Конфуцием.
Имя "Лаоцзы" не родовое а философское имя мудреца (т.е. "Старый Младенец") .
Но есть один автобиографический источник, говорящий о философской биографии Лаоцзы - это оставленный им литературно-философский памятник "Дао дэ цзин", который в древней литературе так и называют "Лаоцзы".
Прежде всего "Дао дэ цзин" представляет собой мировоззренческую копию китайского космоса, выполненную в пластике понятий-иероглифов, образов и узоров Поднебесной. Лаоцзы проповедует в "Дао дэ цзин" исконную "естественность", "спонтанность" жизни цзы жань, которая не требует от человека никаких усилий и полностью покоится на собственных природных ритмах. Отсюда лучшим практическим исполнением Gцзы жань является "недеяние" у вэй. Для цзы жань безразлично, какой существует социальный строй: родовой, послеродовой, государственный.
То есть вообще никакого строя не должно быть или только "естественный" строй. Может ли быть в такой осуществленной картине "естественности" какая-нибудь биография личности человека? Нет. Человек и его личность полностью растворены в природном бытии. Биография человека здесь не была и не будет, а всегда есть, она вечна, как вечен космос.
1 Естественно, что философ, проповедующий вселенское равенство человека и вещи и ведущий соответствующий философский образ жизни принципиально, мировоззренчески, не мог ничего говорить о собственном, личностном "Я".
У него не может быть иной биографии, чем биография Поднебесной, бесконечно становящейся в цзы жань.
Других произведений, кроме "Дао дэ цзин", приписываемых Лаоцзы нет, или, по крайней мере, пока они не известны, поэтому мы можем основываться лишь на этом произведении.
Согласно одному из преданий, Лаоцзы написал "Дао дэ цзин" по просьбе начальника заставы покидая пределы Китая через западную границу. Дальнейшая судьба Лаоцзы неизвестна. Но, по всей видимости, даже собственную смерть или безвестие он сделал фактом своей философской биографии в полном соответствии со своей философией. Уходя "на Запад", Лаоцзы уходил в "белый" предел смерти на кольце природного цикла, откуда вновь берет начало расцвет жизни Поднебесной. Он уходил в вечность круговоротов вещества Поднебесной, сливался с ним и обретал телесное и духовное бессмертие. Каждая вещь и каждый человек Поднебесной на все века становились носителями сущности "Лаоцзы", который, если сам "захочет" или "по вызову", может "выйти" (родится) из вечности в любой момент времени, в любой точке пространства и из любой вещи. Последующий религиозный даосизм, сросшийся с буддизмом, подхватит эту антропокосмическую идею жизни и, сдабривая ее изрядной долей мистицизма, "вызовет" несколько рождений Лаоцзы, относя их за тысячелетия до действительного его рождения и за тысячелетия спустя.
Автобиографию Лаоцзы как философа в изложении "Дао дэ цзин" можно рассмотреть на образе "совершенномудрого человека". Свое происхождение Лаоцзы ведет не от человека, а, как и положено мудрецу Поднебесной, от кормящей матери-природы, с которой он не порывает родовой пуповины. На фоне природной круговерти и пиршества людей мудрец представляет себя каким-то эмбрионом, несущимся в безднах мирового лона: "О, ширь пустынная, без края и без центра!
Среди людей согласие, веселье, как будто делают великое закланье, В день наступления весны, когда она в свои владенья входит.
Лишь я один спокоен, которому нет предопределения.
Подобный эмбриону, еще не ставшему ребенком, Несусь! Несусь! Нет места (мне) куда б вернутся мог.
В толпах людей везде есть прибавленье, Один лишь я извергнут словно семя Я сердце глупого. О круговерть толкающей воды.
Миряне все сиянием полны, Один лишь я сокрыт во мраке.
Миряне любознательны в исканиях, Один лишь я нечем не увлечен.
2 (Вокруг) то безмятежность, которая подобна глади океана, То ветра смерч, который не дает волнам остановится.
В толпах людей везде есть применение разумным силам, А я наивной глупостью подобен дикарю.
Один от всех других я отличаюсь тем, Что мать кормящую ценю. " Школа и учитель Лаоцзы - люди, сама жизнь, естество, в которые он пристально всматривается и открывает знания о пользе не-деяния и молчания. Мудрец уже чувствует, что вот-вот ему предстоит экзамен на зрелость мудрости, на ранг "отца учения": "То, чему учат люди, тому учу и я.
Те, кто силой препятствует - не умирают своей смертью.
Я вскоре стану отцом учения.
То, что в Поднебесной стало мягким, гонит то, что в Подне бесной стало твердым.
Небытие и Бытие вошли в неразрывное Вот откуда я знаю, что не-деяние имеет пользу.
Обучать без слов, получать пользу не-деянием Мало, кто в Поднебесной достиг этого" Вероятно, Лаоцзы получил свой высший бал, если за речи и деяния люди признали в мудреце цзы жань: "Замышляя, ценю речь, успешно завершаю дела. Сто родов - все называют меня цзы жань" В общении с людьми Лаоцзы руководствуется тремя "драгоценностями", посредством которых он обретает так ценимое всеми мудрецами мужество, щедрость и способность вождя: "Я имею три драгоценности, держусь (их) и дорожу ими: Первая называется "любовь к младшему", Вторая называется "простота", Третья называется "не смею стать впереди Поднебесной", Люблю младшего, поэтому могу стать мужественным, Прост, поэтому могу стать широким (щедрым) , Не смею стать впереди Поднебесной, поэтому могу стать спо собным вождем" Как вождь мудрец не узурпатор власти, а мудрый пастырь народа, он полон забот о Поднебесной. Доброта и доверие к человеку достигают в Лаоцзы вселенской широты. Он несравненно выше своим сердцем помыслов низкой мести или завистничества: "Совершенномудрый человек не имеет постоянного сердца.
Сердца ста родов делает своим сердцем.
Кто добр, я к тому отношусь с добром Кто не добр, я к тому также отношусь с добром В этом доброта Кто доверяет, я к тому отношусь с доверием, Кто не доверяет, я к тому также отношусь с доверием В этом доверие Когда совершенномудрый человек находится в Поднебесной, (Он) наполняет свое сердце заботой о Поднебесной.
Все сто родов внимают ему своими ушами и глазами, А все совершенномудрые люди считают их своими детьми" Лаоцзы отчетливо сознает позицию и функции совершенномудрого человека в обществе. Он не может быть выдвинут официальной властью, у такого не будет любви народа, не будет доверия. Настоящий мудрец - избранник народа, народ рад его приходу как воплощению его мудрости и совести. При этом мудрец не кичится своими достоинствами и не 3 восхваляет себя, но демонстрирует истинную скромность и не вредит народу: "Реки и моря потому могут быть ванами (главами) ста долин, что они искуссно ставят себя ниже их.
Поэтому и могут быть ванами ста долин.
Поэтому: Желая стать над народом, непременно говори, что ты ниже его.
Желая стать впереди народа, непременно ставь себя позади него.
Вот почему в Поднебесной нет таких, кто бы с ним боролся.
В Поднебесной все называют мой Дао великим, в подобии (ничему) не подобным.
Велик, поэтому в подобии не подобен.
Если уподобить (чему-либо) , то даже вечность - она будет крошечной! " Труден путь Лаоцзы к интимным сторонам души человека, познавшего и испытавшего на себе силу материального и морального добра и зла. Свое учение, его он просто даже называет "словами", Лаоцзы низводит до очевидной простоты, бытового примера, обычного человеческого высказывания. Очевидно, Лаоцзы с печалью вынужден признать: "Мои слова очень легко познать, очень легко (им) следовать.
(Но) в Поднебесной нет таких, кто бы смог познать, кто бы смог последовать.
В словах есть предок, в делах есть царь.
Поскольку не знают (этого) , поскольку и меня не знают.
Те, кто знает меня, - редки, те, кто подражает (следует) мне, ценят> Вот почему у совершенномудрого человека сверху рубище, внутри яшма" Лаоцзы не тщеславен. Он не рассчитывал на дешевую славу среди подверженной непостоянству и стихии мнения толпы. По всей вероятности, предвидя в себе "отца учения" и предчувствуя начало даосизма в китайской мысли, Лаоцзы требовал от себя суровой и мужественной правды. Этот великий мудрец написал произведение, которое и поныне входит в арсенал философской культуры китайского народа и всего человечества.